Да, сейчас, к своим двадцати восьми годам, я научился куда лучше владеть собой, разбираться в намеках и непроизнесенных словах, и прекрасно все понял.
Прямо сейчас хозяин дома еще раз дал мне понять, чем я ему обязан. И показал, что многим, если не всем!
Так какого черта он от меня хочет? Быстрее бы уже сказал. Ведь понимает, что я не стану изворачиваться, и не побегу отсюда, как крыса! Не скроюсь заграницей, иначе давно бы это сделал.
— Я все помню, Павел Юрьевич, — подтвердил его слова. — Все, поэтому я здесь.
Мне показалось или мужчина с облегчением выдохнул? Не показалось. Взявшись рукой за графин, снова наполнил водкой рюмки до края и кивнул:
— Это хорошо, Ярослав, потому что у меня к тебе предложение. Личное. И касается оно моей семьи. — Корнеев прищурил взгляд и остро сверкнул стальными глазами. — Но, само собой, когда обо всем узнаешь, ты можешь отказаться.
Ха! Он меня за идиота держит? Или проверяет?
Нет, скорее всего набрасывает удавку. Черта с два у меня есть это «само собой».
— Я согласен вам помочь. Сделаю все, что в моих силах.
— И даже не спросишь, что именно мне от тебя нужно?
Я не должен был спрашивать, не затем меня сюда доставили. Да, в городе меня знали многие и многих знал я, но перед лицом Корнеева мы все были пешками.
Я должен был ответить, и мой голос не дрогнул:
— Нет.
— Хорошо. — Корнеев снова сел в кресло и закурил. Чиркнул по старинке спичкой в тонких узловатых пальцах, зажигая сигарету. — Тогда перейдем сразу к делу, — сказал, разогнав дым, и очень аккуратно опустил спичку в фарфоровую пепельницу. — Как ты уже знаешь, Ярослав, мой единственный сын погиб и других мужчин-наследников у меня нет. Я очень богатый человек, но, к сожалению, немолодой, и кое-кто из моих недругов уже стал поговаривать о том, что скоро моему влиянию в этом городе придет конец.
Мужчина ухмыльнулся. Мне вдруг тоже под его взглядом захотелось курить, но я не посмел перебить рассказ.
— Да, я не молод, — продолжил Корнеев, — но списывать меня со счета пока рано. Я всегда был склонен верить слухам и такое положение дел допустить не могу. Мне нужен наследник, и он у меня есть. Точнее она — дочь. Но прежде, чем об этом узнают в городе, мой отцовский долг ее защитить.
Ого, вот это поворот. Когда умер Кирилл, все говорили о том, что Стальной Босс остался на этом свете один с женой и без детей. Насколько я помнил, о дочери Корнеева никто не слышал. Так ему нужен телохранитель для наследницы?.. Вот черт! Это ставило крест на моей профессиональной карьере бойца миксфайта, звезды ринга боев без правил.
Эта перспектива лишь мелькнула в сознании, а холод уже затопил душу. Кто знает, что было легче — сдохнуть в луже три года назад, или стать управляемой марионеткой какой-то девчонки?
— Да, не удивляйся, — вновь не удалось мне скрыть мысли от проницательного взгляда хозяина дома. — До недавнего времени никто о Марине не знал. Буду с тобой честен, Ярослав, я сам двадцать лет отрицал факт ее существования, и только когда умер Кирилл, нашел ее мать и убедился, что когда-то она мне не соврала. Для этого пришлось сделать необходимые тесты, все без согласия и сознательного участия Марины, но факт — я появился в ее жизни и заставил меня принять. И тут, мой мальчик, мы подобрались к кое-чему весьма болезненному для меня…
Прежде чем продолжить разговор, Корнеев докурил. Коротким знаком предложил еще водки, но я отказался — никогда не любил алкоголь. Да и на этот раз мужчина скорее меня проверял, чем предлагал. Водка в графине была отменная, из тех премиальных сортов, которые появляются на редких столах, легко хмелят голову и так же легко отпускают, но ему был нужен я и мое внимание.
— Моя дочь меня ненавидит, но она крайне сдержанный человек, чтобы демонстрировать это дальше наших личных встреч. Достаточно того, что об этом знаю я, а теперь еще знаешь и ты. Все это тебе я рассказываю не просто так, а чтобы исключить недопонимание в скором времени, когда ты станешь членом моей семьи и…
Что? Я еще ничего конкретного не услышал, а догадка уже обожгла и ошеломила. Сердце протестующе рванулось и мгновенно пересохло в горле. Нет!
— …мужем моей единственной дочери.
И сам не заметил, как оказался на ногах. Корнеев сидел, как струна, плечи напряглись.
Мы молчали целую минуту, в которую я понял, что ценю свою свободу намного больше, чем жизнь.
— Итак, Ярослав, мне продолжать? — спросил мужчина обманчиво-спокойным тоном. — Или наш разговор можно считать завершенным? Ты скажи, не вопрос. Я тут же попрошу своих ребят тебя проводить. Кстати, как там дед поживает? Давно я Данила у себя не видел, пора пригласить старого друга на чай — все же не чужой он мне человек.
На тот свет пригласить, вот что читалось в умных и острых глазах хозяина. Такие люди, как Корнеев, никому своей откровенности не прощают и не дарят просто так. Если я сам еще и не был таким, то был близок к тому, чтобы стать. Глупо тешить себя иллюзиями, почему именно я здесь.
Я уже знал свой ответ, но вопрос все еще оставался в цене.
— Продолжайте, Павел Юрьевич, — заставил себя процедить сквозь зубы.
На немолодом лице мелькнула понимающая ухмылка. Этот человек был акулой, способной кому угодно перекусить хребет надвое.
— Правильное решение, моя мальчик. Я знал, что в тебе не ошибся. Но, пожалуй, пора озвучить свои условия. Начну с суммы приданного…
— Я не бедный человек!
— Неумный ответ, Ярослав. Очень поспешный и в этом твой недостаток. Ты слишком порывист, научись лучше владеть собой. Но сейчас не об этом. Меня не интересует твое материальное положение, мальчишка! Я лишь озвучиваю свое предложение.
Мужчина назвал сумму и от ее размера у меня напряглись желваки и сцепились в кулаки пальцы. Черта с два я радовался! Я чувствовал себя молодым волком, которого загоняют в капкан, и в бессилии метался в стенах чужой клетки.
— …у Марины есть настойчивое желание уехать заграницу. Мне это не нужно и тебе тоже. Единственное мое условие — это чтобы моя дочь осталась здесь. Навсегда. Точка. Пока у меня получается ее удерживать в городе, но, боюсь, рычаг моего давления на нее не вечен, о большем тебе знать рано. Если Марина захочет, сама все расскажет. И еще. Я готов подождать, но мне нужны внуки. О верности и прочем — договаривайтесь сами, в ваши личные отношения лезть не стану. Хочешь свободы — живи, как считаешь нужным, но тогда и Марину не тронь. Не будет внуков, будет защита — я согласен и на это. В обществе должны знать, кому моя дочь принадлежит по закону — тебе, и кому принадлежишь ты. И запомни, Ярослав, никакого насилия, ты парень горячий, поэтому я приставлю к ней охранника. Я отзову его лишь тогда, когда дочь даст на это согласие. У тебя есть вопросы?
— Да.
— Спрашивай.
— Что она знает обо мне?
В стальных глазах на миг мелькнуло чувство, очень похожее на боль. На ту затаенную, непреходящую боль, что со временем не притупляется, и с которой учатся жить.
— Если ты имеешь в виду Кирилла — ничего. Ей неинтересен ты сам, неинтересно твое имя и твое прошлое. Конечно, при нашем последнем разговоре я его озвучил, но зная Марину — уверен, она его даже не запомнила.
Это была пощечина, и взяв паузу, Корнеев в полной мере дал мне ее прочувствовать.
— Моя дочь не имеет никаких связей с городской элитой, она не сопливая девчонка, она серьезная молодая девушка, и вряд ли вообще о тебе слышала. Ваш брак — целиком мое решение, Ярослав, как и твоя кандидатура на роль мужа. Ты должен мне, мальчик, пришло время платить по счетам.
Мальчик….. твою мать! И еще одна пощечина достигла цели и больно ударила по гордости. Пожалуй, только деду я бы позволил так себя обозвать. Любого другого убил бы. Вот только седовласый Корнеев был кем угодно, но не любым другим.
— Сколько Марине лет?
— Двадцать три. Она с отличием окончила университет и работает в фирме, никак не связанной с моим бизнесом. Ты, наверное, хочешь ее увидеть?